Валерию Ильиничну Новодворскую многие считали юродивой. Подтрунивали над ней. Причем не только враги, но и свои "ребяты-демократы". И когда она говорила какие-то радикальные, а то и страшные вещи, например о "кровавом путинском режиме", можно было вместо того, чтобы задуматься, отмахнуться: а, Новодворская, что с неё возьмешь — юродивая (варианты: экстремистка, сумасшедшая)!

В этом качестве Валерия Ильинична была, видимо, очень удобна путинскому режиму. Более удобна, чем опасна. Когда страшные разоблачительные вещи, которые она говорила, обществом воспринимались как слова юродивой, это во многом нивелировало содержание. Страстность и убежденность, с которой это все произносилось, воспринимались за эпатаж, тяжелая форма речи, что было следствием пыток и лечения в психушке еще в советские времена, добавляли происходящему карикатурности — чем не находка для режима? Тем более что эта юродивость и карикатурность многими подсознательно распространялись на всех "либерастов" и "национал-предателей".

Не случайно её однажды пригласили даже на НТВ на памятную дуэль с Марией Арбатовой (передача "К барьеру!"), которая играючи положила Новодворскую на лопатки. Нет сомнения, что пригласили именно с этой целью — превратить её ответы в балаган, публично, на всю страну высмеять её.

Ведущий Соловьев и писательница Арбатова соревновались друг с другом в троллинге Новодворской, кто изощреннее спровоцирует на эпатаж, обескуражит демагогией, резонансно вгоняя друг друга и публику в издевательский раж. Публика, тот её сорт, который потом назовут условным "Уралвагонзаводом", только что не улюлюкала от восторга. А Валерия Ильинична, словно не замечая этого садистского веселья, как вещая Кассандра твердила свое, видимо рассчитывая в эту редкую минуту, когда её пустили в федеральный эфир, докричаться хоть до кого-то.

Наблюдая эту "дуэль", я вспомнил сцену, свидетелем которой мне пришлось быть как-то в зоопарке. Бурый медведь, встав в своей клетке на задние лапы, пытался разорвать прутья решетки, чтоб вырваться на свободу. Он ревел от отчаяния, бессилия и боли, бился головой о прутья, раздирал когтями грудь, и по морде его катились самые настоящие человеческие слезы. В шоке от этой сцены, по-моему, был я один. Все кругом смеялись, тыча пальчиками в медведя, и поднимали деток, чтоб те лучше видели...

Это было уже второй раз в жизни, когда я вспомнил ту давнишнюю сцену. Первый раз это было во время выступления Андрея Дмитриевича Сахарова на трибуне съезда народных депутатов СССР, когда его "захлопывал" всесоюзный "Уралвагонзавод".

Матвей Ганапольский как-то во время одной из бесед с Новодворской на "Эхе Москвы" несколько раз рефреном повторял ей, похохатывая, будучи, видимо, очень доволен своей остроумностью: "Валерия Ильинична, про "кровавый режим Путина" мы в курсе..." А Валерия Ильинична упорно продолжала говорить про "кровавый режим...". Для неё это выражение не было метафорой, фигурой речи и уж, конечно, тем, что можно было бы обратить в шутку. Потому что — взрывы домов, война в Чечне, "Курск", "Норд-Ост", Беслан, далее по списку — это для неё не шутки, а преступления.

Она пыталась, пропустив все это через себя, донести до сограждан осознание того, кто руководит страной. Но большинство не было расположено отвлекаться от халявы, свалившейся на них в "золотые нулевые". А тем более над чем-то задумываться, чему-то ужасаться. Пир во время путинской чумы.

В этом смысле я могу сравнить её судьбу только с судьбой Христа, принявшего мученическую смерть на кресте за всех людей. Можно ли представить, чтобы в любой из европейских стран население продолжало, как ни в чем не бывало, жить и веселиться после хотя бы чего-то одного из вышеприведенного списка преступлений, не призвав свое правительство к ответу? В России же большинству до этого дела нет. Ужас от происходящего, который должны были бы испытывать миллионы, испытывала она одна (ну, и еще немногие, такие же юродивые...).

Господа, которых покоробит сравнение с Христом — потерпите. Потому что Валерия Ильинична, как никто другой, тянет на это сравнение. Она в буквальном смысле пожертвовала собой за всех нас. Еще в юности, выступив против Советской власти, сломав свою жизнь, подорвав здоровье... И боль, и стыд за свою несчастную родину — раньше СССР, теперь Россию — она брала на себя одну. И пыталась что-то изменить — то, что должны были бы делать все сообща — она одна, одна за всех. "До полной гибели всерьез".

Общество, в котором такие люди, как Валерия Новодворская, считаются юродивыми (всего лишь за то, что всегда имеют смелость называть вещи своими именами), само является юродивым. И, боюсь, ничья смерть — хоть даже и Христа — это общество уже не спасет.

Июль 2014 г.

Приложение

Бунт в зверинце

Разморило жителей зверинца.
Август. Полдень. Медная жара.
Люди вялы. Восковые лица.
А в восторге — только детвора.

Но покой внезапно был нарушен —
заревел отчаянно медведь.
Надоело, видимо, наружу
грозно, но беспомощно смотреть.

Что ему привиделось, что вспомнил?
Был он по-мужицки простоват —
рвал он прутья клетки исступленно,
но не в силах был их разорвать.

И в аффекте, как самоубийца
(взаперти — что толку, что живой?),
яростно, безжалостно он бился
о немые прутья головой.

Это было настоящим бунтом,
хоть и кратким — пять минут всего.
А зверье затихло в клетках, будто
не происходило ничего...

На дворе был восемьдесят третий.
Мы в обманном пребывали сне,
где бунтарство всякое — запретно.
Как в зверинце — тишина в стране.

Потому так странно было видеть
веселивший многих инцидент.
Стало мне немножечко завидно:
и медведь и тот уж — диссидент.

Он стонал по-человечьи тяжко.
И не мог я чувства одолеть:
может, заколдован он, как в сказке,
может, человек он — не медведь?

Бунтовать один не в силах вечно.
Он затих внезапно, как гроза.
Шерсть прожгла с шипеньем человечья,
человечья горькая слеза.

Людям же казалось, видно,
малость он чудной какой-то, он — того...
Люди заразительно смеялись,
тыча свои пальчики в него.

А в зверинце снова всё нормально.
В клетках снова — благостный покой.
Мы тогда еще не понимали,
что смеялись, в общем, над собой.

1990 г.

Вадим Зайдман

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter