Все смерти генсеков я прожила равнодушно. Начиная с диалога с тогдашним мужем: "Ты тут сидишь и ничего не знаешь" - "Ой, ну что там у них может быть нового, Брежнев, что ли, помер?". И впрямь оказалось, помер.

В день брежневских похорон я стояла в огромной очереди в ломбард на Петроградской, сдавала обручальное кольцо (с тех пор у меня нет обручальных колец, выкупить тогда не смогла, ну и фиг с ним, решила). Ломбарды были адским, унизительным заведением. На очередь убивался целый день, каждые пару часов были технические перерывы, потом обеденный, а в связи с этими похоронами еще и всесоюзная 5-минутная траурная пауза. А очередь стоит на улице под моросящим дождем. Потому что люди, которым нечего жрать, закладывают жалкое золотишко, и деваться некуда. Один мужик сходил домой, рядом жил, телевизор глянул и сообщил очереди: "Тьфу,б.., у них и хоронить-то не умеют, гроб уронили, а ты тут торчи з-за него под дождем".

Когда умер Андропов, я заметила это по музыке в радиоточке. Я в те времена была замученной молодой мамой в коммунальной квартире и все делала под радио, ленинградское радио бесило меньше, чем общесоветский телевизор, по которому я смотрела только футбол. По радио же было приличное литературное произношение, неплохие радиоспектакли и детские передачи. Ну и новости. А когда политбюристов (не только генсеков) хоронили, было много классической музыки. И это мне нравилось.

О смерти Черненко мне утром сообщила однокурсница, сидевшая с ребенком на больничном, которой сообщила еще одна однокурсница, которая сидела с ребенком в декрете. Правительственное же сообщение прозвучало по радио значительно позже, в середине дня.

Через некоторое время я записываю в дневнике среди всякой рутины и лютой тоски: "К власти пришел Горбачев, ему 54, считается молодой, "тронная речь" почти пристойная, поглядим".

Потом был Чернобыль, потом мне было ни до чего, а надо было, хоть ты умирай от дикой черной боли, кормить и растить детей. Потом я пошла работать в клинику - в институт Поленова и заодно учиться на медсестру. Ветры перемен там в институте шастали в лице всяких парторгов и профоргов, которые в основном мешали нам, в том числе и беспартийным (вроде меня), работать, а работа была тяжелая, отделение хирургии сосудов головного мозга. Время от времени меня просят почитать тогдашнее ироническое стихотворение, по мне довольно мрачное):

Без пятнадцати три

Перестройка, ремонт, хозрасчет,

Дождь идет и метели метут -

На себя все стихии влечет

 

В центре города наш институт.

Как-то раз в довершение бед

Отключали электрики свет.

С той поры, сколько раз ни смотри,

 

На часах без пятнадцати три.

Погасили, зажгли фонари -

На часах без пятнадцати три.

План горит или план не горит -

Все равно без пятнадцати три.

 

С этой самой фатальной поры

Удивляется всяк новичок:

Все гадают - был ядерный взрыв

Или мощный подземный толчок?

 

Широка ты, родная страна,

Где-то полночь глуха и темна,

Где-то утренний трепет зари-

А у нас без пятнадцати три.

 

А вчера, без пятнадцати три,

Наш парторг, на собрание мчась,

Подбегает и мне говорит,

Что настал обновления час:

 

- Завтра будет научный доклад

О движеньи вперед и назад.

Не опаздывай, детка, смотри!

Приходи без пятнадцати три.

И только через несколько лет вдруг появилось очень смутное ощущение, что весь этот СССР, в том числе вместе с Горби (простите, поклонники - впрочем, и особо крупным извергом я его не считаю, по российским меркам так ваще), таки не вечен. И что можно к этому даже немножко приложить руку.

Светлана Гаврилина

Facebook

! Орфография и стилистика автора сохранены