При желании почти любой памятной дате можно придать почти любое звучание. Хоть "Дню народного единства" 4 ноября, хоть "празднику Великого Октября" 7 ноября. Но о 7 ноября — позже. Поговорим сначала о прошедшем 4 ноября.

Григорий Явлинский увидел в этой дате праздник гражданского общества, символизирующий способность народа сменить доставшую его власть. Между тем победа второго земского ополчения Минина-Пожарского привела к восстановлению сложившейся в конце XV века деспотической модели самодержавия, не только исключавшей смену власти по воле народа, но и вообще не стесненной никакими формально-правовыми ограничениями. Напротив, предпринимавшиеся в ходе Смуты попытки формально ограничить власть монарха какими-то обязательствами, крестоцеловальными записями, грамотами, договорами (проекты договора о призвании на царский престол шведско-польского королевича Владислава) были пресечены.

Именно так понимали события Смуты русские черносотенцы начала XX века. Само название "черносотенцы" — отсыл к тем событиям. Сотнями в Московском царстве назывались административно-территориальные единицы, в которые были организованы "черные люди", то есть те, кто нес повинности непосредственно государю, а не частным лицам. "Черные люди" — это "государевы люди". Черные сотни действительно сыграли большую роль в организации Земского ополчения. Так вот для ультраправых монархистов смысл событий Смуты в том и заключался, что простые русские мужики выгнали врагов и предателей, мечтавших ограничить самодержавие.

Именно в этом увидели смысл празднования 4 ноября современные ультраправые. Для них это празднование отказа России от западной модели развития со всеми ее либеральными атрибутами. И хотя инициаторы введения этого нового государственного праздника не высказывались столь откровенно, сигнал из Кремля о том, что горбачевско-ельцинская смута закончилась и наступает эпоха восстановления традиционной "вертикали", прочитывался легко. Антизападный, антилиберальный смысл этой отправной точки формирования "новой российской идентичности" был очевиден с самого начала. Недаром в народе новый праздник сразу прозвали "днем убитого поляка".

Сегодня, когда никакая оппозиция не может тягаться с выстроенной режимом гигантской машиной идеологической обработки населения, а антизападная и антилиберальная истерия доведена до неслыханного уровня, любая попытка найти в праздновании 4 ноября какой-то позитивный смысл, придать ему иное звучание будет работать на идеологическую машину режима. Будет легитимизировать черносотенное содержание "праздника 4 ноября". К сожалению, лидеры "Яблока" никак не могут излечиться от желания любым путем стать лояльной "оппозицией Его Величества", в то время как "Его Величество" все более превращается в погромщика.

А вот теперь вернемся к 7 ноября. Совет Безопасности посвящает целое заседание борьбе с "неправильными трактовками событий Октябрьской революции". Какую же трактовку этих событий нам хотят предложить в качестве "правильной"? Сомневаюсь, что старую советскую. Позволю себе предположить, что "Великий Октябрь" попытаются встроить в ту же самую консервативно-охранительную картину мира. В феврале 1917 года проклятые прозападные либералы устроили "майдан" и стремительно повели Россию к гибели. А большевики в октябре устроили им "антимайдан" и восстановили традиционные для России модели отношений власти и общества. О "большевистской контрреволюции" говорили еще меньшевики и эсеры. Теперь такая трактовка может пригодиться и многим понравиться. Не так давно одна девушка-штангистка, страстная поклонница Путина и Шварценеггера, изложила в своем блоге события 1917 года именно так.

Для либерального сознания Октябрьский переворот — это победа Шариковых и Швондеров. Либеральная публика не видит разницы между этими двумя персонажами, перечисляя их через запятую или через дефис. Характерно, что в интереснейшей дискуссии о Шарикове и профессоре Преображенском, в которую с Ксенией Собчак вступила Адель Калиниченко, о Швондере вообще не вспоминают обе.

Между тем социальные роли Шарикова и Швондера принципиально различны. Если Шариков символизирует разнуздавшуюся в результате смуты архаику, Швондер символизирует железный революционный порядок. В реальной жизни Шариковых "угомонили" не профессор Преображенский с Борменталем, а Швондеры с маузерами. Швондер — типичный авторитарный модернизатор. Да, грубоват. Да, неприятен. Но ведь навел-таки кладбищенский порядок на Руси. А главное — вновь загнал в стойло дремучий и дикий народ Шариковых. И за это профессора Преображенские с Борменталями всегда готовы были терпеть Швондеров.

Александр Скобов

Ошибка в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl + Enter